Метка проекта: Интервью

Высокий полет души Кимина Кима

Когда мы прощались, мне мой собеседник сказал: «Если бы я знал, что наш разговор будет такой, то пригласил бы переводчика». Не скрою, на какое-то мгновение я тоже подумала, что для некоторых тем и вопросов, возможно, русского языка не хватало, но тот факт, что с тобой говорят на твоем родном языке, уже свидетельствует о многом. К тому же, когда человек несколько оганичен лексически, он невероятно точен в своих высказываниях, он говорит прямо и конкретно, без витиеватой иносказательности и обтекаемых формулировок. Вашему вниманию хочу представить это личное высказывание, которое, я надеюсь, позволит узнать любимого многими артиста с другой стороны. Итак…Кимин Ким. Самый закрытый и поэтому самый загадочный артист балета. А загадку всегда хочется разгадать, ведь так? Не скрою, я пришла на нашу встречу, имея ряд своих (пред)убеждений, выстроенных концепций и вполне закономерных субъективных суждений о личности и творчестве «Восточного принца» Мариинского театра. Всегда, когда знакомишься с человеком, присутствует волнение, но к своему собственному изумлению, с первых же минут Кимин создал такую атмосферу, что лично у меня возникло полное ощущение того, что знаю я этого человека очень давно.

Я преподаю студентам и вижу, насколько остро стоит вопрос культурного развития молодого поколения, и мне всегда было любопытно, каким образом можно привлечь молодых людей в театр?

— «Только образование и воспитание здесь играют роль!» – не задумываясь, отвечает Кимин.

Как можно не согласиться с этим, если передо мной сидит реальное воплощение этих слов?! Поразительно, насколько Кимин Ким отличается от большинства представителей своей профессии. Он тратит свои силы не на посты в инстаграмме и хайп вокруг своей персоны, а ежедневно вкладывает энергоресурс в собствнное развитие. Мне это понятно и близко.

 — Я очень много думаю. У меня такое количество вопросов к жизни, к окружающим событиям, к Богу… Я до сих пор, к примеру, не разобрался, в вопросе религии: что есть Бог и какая религия его полнее отражает.

Мне очень импонирует тот факт, что Вы много читаете, любите слушать музыку, очень разную музыку. Вы называете в ряду своих любимых композиторов Ф. Шопена, С. Рахманинова, С. Прокофьева.

— О, да! — воодушевляется Кимин. Я часто хожу на концерты классической музыки. Постоянно раньше бывал в Филармонии. Сейчас такое время, когда я живу даже не в театре, а в самолете. Недавно правда смог вырваться на концерт Ю. Темирканова. Он для меня, конечно, особенный дирижер. Самым моим большим потрясением стал концерт три года назад в Большом зале Филармонии. И это потрясение опять же связано с фамилией Темирканова. Исполняли симфонию П.И. Чайковского. Вся жизнь как будто проходит в этой музыке. Я такого не испытывал никогда в жизни и потом месяц еще ходил и вспоминал тот вечер. Именно так я и хочу танцевать, как они играли, потому что это и есть искусство, это и есть балет. Я мечтаю, чтобы люди день, два, а если повезет, и больше ходили под впечатлением и вспоминали мое выступление.

Если бы была возможность выбрать музыку, под которую танцевать, что бы это было?

— Наверное, это было бы что-то из Прокофьева и Чайковского. Эти композиторы очень разные, но они мои самые любимые.

С музыкой разобрались, а на балет ходите, коллег смотрите?

Раньше я ходил буквально на всё и сейчас расскажу, как это произошло. Мои любимые спектакли — «Бахчисарайский фонтан» и «Легенда о любви». Когда я прихал в Петербург, то посмотрел дважды «Легенду» и другие балеты, которые вызывали у меня интерес. Надо сказать, что первое время у меня был довольно свободный график, без постоянных репетиций, спектаклей. Не то, что сейчас. Если готовился дебют, то мы и работали над конкретной ролью. Утренний класс надо было обязательно посещать, а после занятия в принципе начиналось свободное время. Так вот: я два раза сходил на «Легенду о любви», третий вечер подряд, разумеется, смотреть ее уже не хотел и с чистой совестью отправился домой. Позвонил своему педагогу (прим. Владимир Ким), тогда он еще работал в Корее и говорю ему: «Я дома, все в порядке!» Вдруг он меня спрашивает: «Как это дома? Почему ты пришел? Ты должен в театре быть!» Я не растерялся, отвечаю: «Потому что я уже два раза посмотрел этот балет, тем более сегодняшний состав мне не сильно интересен. Все хорошие составы я уже видел». Тут мне папа (прим. Кимин своих педагогов М. Куллик и В. Кима называет родителями) и говорит: «Какая разница! Хороший состав, нехороший состав. Ты должен быть в театре!» Вы не поверите, но после этого выговора ровно через полчаса я был в Мариинском. Папа мне сказал тогда: «Ты должен смотреть и на декорации тоже, отмечать, как музыка звучит, как артисты взаимодействуют друг с другом, уметь сравнивать». Вот так и получилось, что я первые два года ежедневно в театр каждый день ходил. Оперу тоже слушал, конечно.  

В одном интервью Вы сказали, что особенно тяжело давалась работа над эмоциональностью и актерскими навыками. Я абсолютно согласна, что русский зритель может простить технические огрехи, но не отсутствие души. При этом я отлично понимаю, что сдержанность, терпение, горделивость даже – это неотъемлемая часть восточной культуры, Вашей родной культуры. Приходилось в себе что-то ломать? Как происходил процесс трансформации?

— Мне сложно было… поначалу особенно. Я пытаюсь до сих пор корейцам объяснить, когда приезжаю, что балет – это не трюки. Что уж лукавить, я когда сам начал заниматься балетом, то он тоже у меня с цирком ассоциировался. Потом в 14 лет я встретился с моим педагогом. Именно он мне и объяснил, что балет – это вообще о другом. Я не говорю, что техника не важна, она важна, но главнее – это передать хореографический текст и эмоцию. Когда русские педагоги проводят класс с молодыми корейскими танцовщиками (а современные артисты в Корее сейчас более открыты), то часто спрашивают у меня: «Почему они молчат? Мы задаем вопрос: «Вы знаете это?» Они кивают головами и молчат. Что это значит? Они нас не любят получается?» Я говорю им всегда, что мы просто боимся, это восточный менталитет, который очень сложно ломать. И я бесконечно благодарен В. Киму, который научил меня своим личным примером всему, даже как за 10 секунд заплакать. Для меня поначалу все это было шоком, а потом я сам осознал, что внутри меня очень много эмоций, очень… просто я их не открывал, боялся. И так постепенно-постепенно (после московских конкурсов) я реально увидел, что такое русский балет и мне открываться стало легче. Но этому предшествовала большая внутренняя работа, которая продолжается до сих пор. Занятия в репетиционном зале заканчивались дома у родителей. Мы просто общались на разные темы, смотрели видео, папа объяснял, почему это хорошо, а это плохо. Мы так работали года 2-3 точно. Конечно, вследствие этого мозги меняются, ты начинаешь думать иначе и по-другому относиться к балету. В Корее же совсем он другой. Меня пригласили там «Жизель» станцевать. Я смотрю, пробую и понимаю, что что-то мне не нравится! Что-то не то. А просто настолько уже взгляд изменился, что мне сложно воспринимать их манеру, хотя труппа корейская, надо признаться, хорошая.

Вы проходите сложный путь, чтобы достать на поверхность те чувства и эмоции, которые были где-то глубоко и казалось, что покажи ты их – сразу обнажится душа и станешь нагим и очень уязвимым. Но сейчас, к сожалению, тенденция меняется. Возможно, это происходит из-за влияния запада. Мы наблюдаем, как балет все чаще превращается в акробатику и гимнастику, а примеры инстаграмм селебрити не нуждаются в озвучивании. И те артисты, кто не забывает о душе и об эмоциях, становятся на вес золота.

— Мне кажется, что эмоции либо тебе даны, либо нет. Если их нет, то и не будет. Это мое мнение. Когда я только пришел в театр, все говорили: «Ой! Кимин вообще не эмоциональный!» А я просто боялся открыться. Не хочу хвастаться, но мои педагоги, а они очень строгие, после последних моих выходов в спектаклях «Ромео и Джульетта», «Дон Кихот», «Юноша и смерть» мне сказали, что уже стали смотреть на меня не как учителя, а как зрители. Мне всегда повторяли: «Даже если ты упал во время технического элемента, не справился с поддержкой – это не столь важно. Самое главное – как ты танцевал и что ты передал зрителю». Вот Инстаграмм, к примеру. Я ведь очень мало им пользуюсь. Что ютьюб, что инстаграмм очень мешают. Балет – это трех- или четырехчасовой спектакль, а артисты выкладывают в инстаграмм отдельные трюки, особо выигрышные моменты, технические удачи. Ну сколько это?! Минута? 30 секунд? Может, вообще 5 секунд. Вот они загрузят и следят, сколько там лайков поставят, сколько в итоге просмотров будет. Цель – это лайки, понимаете? Вот поэтому я мало пользуюсь социальными сетями. Мы очень много теряем от этого. Люди бы сделали усилие над собой, пришли в театр и получили впечатление от целого балета, а не от фрагмента в ютьюбе (прим. в свое время К. Ким попросил удалить около 50 своих записей из ютьюба). Я не против, конечно, но вот раньше М. Барышников или Н. Макарова если хорошо станцевали, то только после успеха спектаклей становились звездами. Сейчас все иначе и ужас в том, что ты можешь вообще не уметь танцевать, но при этом быть звездой. Можно благодаря инстаграмму и прославиться. Это тоже здорово, наверное, но для меня это к искусству не имеет никакого отношения. Я обожаю смотреть старые записи. Бывает что-то не получилось на репетиции, стресс в жизни произошел, в такие моменты я смотрю старые видео… и там даже через пленку видна разница между тогда и сейчас. Самое главное не копить в себе эмоции, а уметь их показать. Многие ведь не умеют.

А этому научиться можно?

— Можно. Если они в тебе есть, есть талант и данные. В балете много нюансов. Вот «грусть», к примеру. Чуть меняешь наклон головы – зритель уже иначе считывает эмоцию. Раньше я дико стеснялся, теперь не боюсь показывать свои эмоции, даже заплакать могу и мне не будет от этого неловко. А вот самая большая ценность – это когда твои талант, мастерство, харизма позволяют тебе вызывать слезы у зрителя. Я в то же время считаю, что страдание может быть и негромким. Очень важны паузы. Сейчас мне вспомнилось интервью Темирканова, где он произнес одну фразу: «Самая красивая мелодия – это момент паузы». Умеет ли кто-то сейчас передать эту мысль? Это очень сложно и понять и передать. Иногда просто можно стоять на сцене, или выйти и произнести одно единственное слово – и в этом будет так много смысла… Я всеми силами к этому стремлюсь.

Есть ли роль, до которой эмоционально не дозрели?

— Спартак. Это не мое.

Н.М. Цискаридзе часто говорит о важности амплуа и о том, что сейчас кто угодно танцует, что угодно. Никто уже не заботится о художественной и исторической правде, о том, органично смотрится он в той или иной партии, или нет.  

— Полностью согласен! Неправильно, когда артисты танцуют всё, у каждого артиста должно быть амплуа. Если приходят и говорят: «Кимин, с завтрашнего дня мы репетируем Спартака», а ты чувствуешь, что не твое это. Нельзя танцевать! Не то, что можно, просто нужно сказать «нет»! Преступление на сцену выходить. Это же мучить зрителя. У меня в свое время был разговор с М. Легри (прим. — бывший премьер Парижской оперы, руковоитель Венского государственного балета), у меня с ним очень хорошие теплые отношения, он часто приглашает в Вену. Я спросил его: «Вы танцевали Юношу и смерть?» Знаете, какой был ответ? «Я? Юношу и смерть? Конечно нет! Я – не юноша!» Мне это очень понравилось. Он очень умный артист и знает, что для него, а что нет. Раньше в детсве я представлял себя Спартаком. Но сейчас вообще себя им не чувствую. Бывает другая ситуация, когда чувствуешь, что роль твоя, но еще не готов к ней. Так было с Ромео. Театр-то мне предложил станцевать в этом балете еще четыре года назад. С педагогом мы все четыре года отказывались. Вы же понимаете, я — азиат, Ромео — итальянец, поэтому я прекрасно отдавал себе отчет в том, что если не попадаешь в «лицо», надо быть идеальным во всем остальном. Все-таки я станцевал Ромео, уже четыре спектакля было и даже к последнему спектаклю педагоги хвалили. Я нисколько не жалею, что были эти четыре года раздумий. Я медленно-медленно готовился. Да, внешность Ромео мне не подходит, но я очень хорошо его чувствую. Не буду спорить, что я в своей тарелке, когда танцую Ферхада, Солора, Али. «Ромео и Джульетта» из того, что не сильно мне подходит, но уж очень хотелось! Еще хотелось бы станцевать «Парк», это знаменитое па-де-де… такие чувства там! На самом деле я же очень много всего танцевал, грех жаловаться.

В памяти навсегда останется мой Творческий вечер (прим. летом 2019 года у Кимина Кима на сцене Мариинского театра состоялся творческий вечер, где он исполнил самые любимые и знаковые для себя партии). Впечатления грандиозные, конечно. Тем ценнее, что сделать гала вечер предложил непосредственно театр, Ю.В. Фатеев, и я очень благодарен за это. Все артисты о таком мечтают, мы даже знаем, что есть люди, которые свою карьеру завершали без такого бенефиса. А тут я в 26 лет или в 27? … Сколько воообще мне лет? (смеется, потому что так и не ясно, как считать возраст; прим. — в Корее возраст человека отсчитывается с первого месяца нахождения в утробе матери) получил такой подарок. Это большая честь. Мы очень хороший репертуар подобрали.

Вы не раз упомянули В. Кима, которого называете «папа». У вас очень интересная история с «двойным» днем рождения,  «двойными» родителями. Я знаю, что ваши настоящие родители даже были согласны, чтобы вас усыновили В. Ким и М. Куллик. Как сами относитесь к такому интересному повороту в вашей жизни?

Это очень помогает. Я о любви скажу. Знаете, любовь – это такая вещь… она у всех есть, но далеко не все умеют любить. Можно сказать «Я люблю тебя». Сказать-то легко, но как это передать, выразить, чтобы человек поверил?! Не все на это способны. Иногда за словами ничего не стоит. Любовь надо почувствовать. У меня внутри всегда было это чувство, но я не умел его показать. После знакомства с Владимиром и Маргаритой я многое понял. А такой тип любви, какая у нас с ними, я первый раз вижу. К теме моей «закрытости»: у меня есть родной брат. Вы не представляете, сколько мы с ним ссорились! Переехав в Россию, оставшись здесь один на один со своими мыслями, я понял, насколько я его люблю. Понял, что и он меня любит и при этом мне сложно было сказать «Извини меня, я был не прав», года два не получалось этого сделать. Душа болела нестерпимо, ведь мы очень хорошо друг друга знаем с самого детства. Потом я сказал, конечно, ведь был груз на сердце. Когда у тебя все такие истории «закрыты», то легче танцевать, но я хорошо помню то свое состояние.

Раз уже затронули тему любви, как вы считаете, личная жизнь мешает творчеству, или помогает, является вдохновением и движущей силой для артиста балета? У вас же такой график, что не каждый человек не из мира искусства может его понять и принять. Возможно, этим фактором обусловлено такое количество «балетных» пар.

— Вообще чувство помогает искусству, мне так кажется. У меня есть свое мнение и о парах в балете, но это мое субъективное мнение, пусть оно останется чисто моим. Скажу одно: основополагающим словом для отношений двух людей для меня является слово «ответственность». Если у человека ее слишком много, то для балета это плохо. Я попробую объяснить, что я имею в виду. Очень много времени нужно отдавать другому человеку, а его у балетного артиста нет. Если человек талантливый, может все совмещать, на всех хватает внимания и ни один аспект жизни не страдает, то чувства, может и помогают. Еще хочу сказать одну вещь: лично мне очень много нужно думать и оставаться наедине с собой. Перед премьерой, а иногда просто перед спектаклем мне требуется время, скажем, две недели, чтобы меня никто не трогал, просто нужно побыть одному. Кто это вытерпит? Это не уединение, нет, это просто такая высокая концентрация. Безусловно, все индивидуально. Возможно, просто я пока не нашел свою женщину.

Вернемся к балету. Несмотря на то, что визитными карточками являются Али в «Корсаре» и Базиль в  «Дон Кихоте», вам самому ближе Ферхад из «Легенды о любви», юноша в балете Ролана Пети. Отчего так? Душе ближе такой трагедийный меланхолический настрой? Образ, который требует анализа и проработки?

— Я с детства такой настрой имел. Это ведь тоже дается от природы, о чем мы раньше гооворили. Родился таким, характер такой. Очень люблю покопаться в себе. Почему-то люблю думать, постоянно задаю себе вопросы. Мне интересно, почему именно так все в жизни происходит. На многие вопросы нет ответа. Мне кажется, нелегко мне в жизни придется из-за этой своей привычки анализировать и думать.

Так получается, что именно вас зрительный зал всегда приветствует оглушительным громом аплодисметов. На какой-то миг забываешь, что ты находишься в Мариинском театре, а не на концерте поп-исполнителя. Вы уже привыкли к успеху? И как вы относитесь к тому, что многие приходят не для того, чтобы раскрыть вас полнее как артиста, человека, а чтобы посмотреть на невероятные трюки, прыжки, в которых вы победили гравитацию?

— Это не зритель виноват. Знаете, говорили одно время, что после Г. Улановой невозможно станцевать Джульетту. Когда я смотрю записи с М. Куллик, то для меня нет исполнительницы лучше. Такая интерпретация во мне откликается на 100%. Р. Абдыев, кстати, до сих пор зовет Маргариту Джульеттой. А сколько людей говорили только про сильную технику?! Я смотрю эту запись и все мне кажется в ней невероятным. Я так говорю не потому, что это моя мама, поверьте. Когда речь только о прыжках, у меня в голове моментально включается мысль, что нужно еще больше работать. Я не считаю себя «супер-пупер» (такие сленговые слова из уст Кимина звучат особенно мило), мне очень много еще надо работать, поэтому я не обижаюсь. Ведь я-то знаю, что я не гений и не идеал.

 Один писатель, Г. Ибсен, может, вы знаете…

— Конечно, знаю! Читал. (Тут я уже не скрываю своего изумления, ведь Ибсен – это не общеобразовательная школьная программа, это автор, творчество которого изучают на филологических факультетах). Я много читаю. Русскую литературу в переводе изучаю. Одну только «Анну Каренину» дважды прочел.

 Так вот Ибсен сказал как-то: «Чтобы иметь основания для творчества, нужно, чтобы сама ваша жизнь была содержательна». Кимин, я убедилась, что Вы, как никто, ежедневно работаете над собой, над своим внутренним миром, обогащаете его через искусство, культуру, при этом оставаясь невероятно скромным и ранимым. Следуйте всегда по тому пути, который считаете правильным!

Как по-корейски будет «спасибо»?

  • 감사합니다 (gamsahabnida)

Со второй попытки я все же произнесла это слово, а вечером, изучив в интрнете все варианты выражения благодарности на корейском, поняла, что первый шаг на пути к 고마워 (gomawo) точно сделан.

Послесловие: Вы знаете, Кимин Ким пишет стихи, но обмолвился в разговоре, что считает, что у него плохо это получается. Он долго скрывал этот факт, но нескольким людям все же показал свои сочинения, сказав при этом, что нашел случайно эти стихи в интернете. Ему интересно было мнение со стороны. Друзья восклицали: «О, здорово! А кто поэт? Мы бы еще что-нибудь почитали этого автора!» Они были неподдельно удивлены, когда Кимин сказал, что автор-он сам. Мне кажется, что умение писать стихи – это отнюдь не навык, это дар, особое состояние души, которая в каких-то высоких материях находит способ выражения себя через неожиданно возникающие переплетения слов. Человек должен многое пережить, многое осознать, чтобы его зрелая душа была готова произвести на свет свой опыт. Для меня поэты сродни композиторам, которые открывают благодаря свому таланту невидимый канал, по которому и происходит транслирование диалога, который останется в веках. Но это уже совсем другая история.

EnglishRussian