Ковент-Гарден и Ла Скала, театро Реал и Метрополитен, Большой и Мариинский театры, Дойче-опер и Карнеги-холл… Главные сцены мира покорились, когда ему еще не исполнилось 25 лет. О жизни на сцене и вне ее, о детстве и головокружительном начале карьеры, о важных вопросах и творческом пути рассказывает в юбилейный для себя год один из выдающихся оперных артистов современности Владимир Мороз.

Вы мало коммуницируете с прессой. Почему? Записей выступлений мне тоже не удалось найти. 

Наверное, у меня был очень яркий старт и достаточно быстро ко мне возникло доверие со стороны руководства Мариинского театра. На репертуарную политику в мой адрес тоже грех было жаловаться. Дебютировал ярко и в первые же годы попал в обойму: интересный текущий репертуар, гастроли на самых ответственных и престижных площадках. Думаю, что главная проблема тогда была в том, что я слишком быстро продемонстрировал высокий технический уровень, чем, конечно, привлек внимание руководства, но при этом как личность оставался незрелым человеком. Этот дисбаланс в какой-то момент вызвал творческий и человеческий тупик, а также невозможность ровного развития. В моей жизни получилось так. Где-то те первые записи и интервью есть (каналы «Культура», «Россия»), вот только их, по-моему, действительно сейчас не найти. Обидно, что самое лучшее не записано.

Сейчас такое время, что артисту (даже классических жанров) не обязательно взаимодействовать с прессой. Он сам для себя может быть этой самой прессой, популяризировать свое творчество, снимать влоги, делать подкасты и т.д. Ввиду этого человеческие проявления представителя элитарного искусства становятся зрителю ближе, и популярность артиста возрастает. Никогда не возникало желания делать нечто подобное?

Это не мое, я принадлежу к советской когорте. В этом смысле я не на показ. Главное для меня – творчество само по себе. 

Не могу не заострить внимание на раннем старте. Если открыть Вашу страницу с биографией на сайте Мариинского театра , то мы увидим, что в период с 2000 по 2010 Вы уже выступали на сценах Ла Скала, Ковент-Гардена, Метрополитен-оперы, Шатле и др. На фестивале в Зальцбурге, будучи 25-летним юношей, уже пели с Пласидо Доминго. Это же можно сойти с ума, когда на молодого человека обрушивается такой успех. Был ли вопрос самому себе: «А куда дальше?» Случилась ли тогда звездная болезнь? 

Я действительно тогда не смог правильно и адекватно оценить то, что случилось, и вопрос этот, конечно, возникал. Куда развиваться? Без развития стагнация обеспечена. Как минимум. Начал искать для себя творческие планки и отчего-то именно на международной арене. Я полагал, что только там я смогу найти высшие примеры профессионализма и именно туда-то мне и нужно стремиться. К тому же, если еще рассуждать о стилистических особенностях западного репертуара, то я свято верил в то, что для исполнения итальянской, немецкой музыки, мы имеем недостаточно традиций и эталонов исполнения. С русской музыкой нет проблем, мы сами себе законодатели, а вот для более глубокого понимания иностранных сочинений мне виделось целесообразным пожить в Европе. Хотелось перенять лучшие образчики исполнения той музыки.

И Вы уехали… в Австрию. Справедливости ради надо сказать, что в то время, о котором мы говорим, случился какой-то прорыв по количеству подписанных с русскими исполнителями контрактов на западе (И. Абдразаков, А. Нетребко, Д. Хворостовский, М. Гулегина). Это и балетного мира касается (Д. Вишнева, С. Захарова, В. Малахов). Вы сказали, что стремление работать там по большей части было продиктовано желанием познать новое и учиться. А было ли помимо этого упоение собственной значимостью и востребованностью? 

Думаю, в первую очередь это было продиктовано творчеством, уж очень хотелось развиваться профессионально. В России мне перестало хватать тех ориентиров, которые я мог слышать живьем. Но тут мы сталкиваемся с проблемой. Уехав за новыми ориентирами, ты должен стать частью того общества. Я уехал в Вену не просто на контракт, я уехал туда жить и верил, что так правильно и нужно. Живя в России, я наивно начал ощущать себя европейцем, поэтому был просто уверен, что моя «европейскость» обрела наконец свой дом. К тому же мне часто говорили комплименты, что у меня манера пения весьма европейская, отшлифованная и деликатная. Русский певец всегда более стихиен, а я был управляем технически. Все эти составляющие суммарно и определили мое решение. Уехав, я профессионально много приобрел: работал с ярко и неординарно одаренными дирижерами и певцами.

Не будем отрицать, что Вена – это вообще одна из оперных Мекк.

Однозначно! Этот период мне многое дал, несомненно. Я потом стал иначе на российской сцене исполнять европейскую музыку. Разница же есть в традиции, в мелочах. Но в Вене произошло неизбежное столкновение двух важных жизненных компонентов. Профессионально ты приобретаешь, но с жизнью за пределами театра возникает проблема. Надо стать тем самым европейцем, влиться в их социум. Что же произошло: приехав туда, во мне обнаружилась та самая «русскость», от которой невозможно отделиться. Я очень ясно ее почувствовал и понял, что никогда не смогу стать частью той культуры и перенять их менталитет. И счастливым там никогда не стану. Есть вещи совершенно непостижимые. И они не заключаются в комфорте. Русский человек не может быть счастлив вне русского ментального поля. В Вене я жил в доме прекрасных австрийцев, которые очень любили оперу и помогали развивать мне лингвистические способности. В тех воспоминаниях есть много милого и дорогого сердцу, но я не смог тогда, да и сейчас не могу избавиться от непреодолимой потребности находиться в рамках нашего поля. И ведь пока ты это не потеряешь, оценить это не сможешь. 

Тогда можно узнать, что Вы считаете домом? Республику Беларусь или Россию? Возможно, у Вас есть конкретное место силы?

В ощущении Родины надо разграничивать малую Родину и то, что более глобально и всеобъемлюще. Моя маленькая Родина – это небольшой городок Речица, в котором я родился, на берегу Днепра, а также деревенька Черное на противоположном берегу. Там я проводил детство. Это очень красивые места. Ощущение большой Родины — это вся Россия. Я родился в Советском Союзе, у нас была одна страна на всех со столицей в Москве. Генетически во мне и белорусская кровь, и кровь кубанских казаков. Однозначно ощущаю себя русским в глобальном смысле. 

Раз уж заговорили о детстве, то какое самое яркое воспоминание?

Когда большая семья встречалась за столом во время праздников и все пели. У нас была традиция собираться не столько для общения, сколько попеть. С самого малого возраста я рос в пении, хотя и из семьи учителей. Почему-то была такая необходимость — петь, и это не объяснить. У мамы был очень красивый голос (сопрано), и весной, например, когда она мыла окна и пела, люди внизу останавливались, чтобы послушать. В детстве, кстати, я начал копировать именно ее звукоизвлечение, поэтому процесс обучения (постановка голоса) начался уже тогда. Песни были невероятно мелодичные, голоса потрясающие, хотя ведь пению профессионально никто не учился! Кстати, тогда и состоялся мой дебют. В пять лет я выступил с песней «Ты ждешь, Лизавета». Все притихли и поняли, что у парнишки-то есть голос. 

Все, что прорастает в человеке, вкладывается в детстве. То количество стихов и прозы, которое мне мама прочитала, и сделало из меня человека. Когда я только начинал свой путь в Минске, находился в поисках правильной вокальной эмиссии, мама бывала на моих выступлениях и всегда деликатно делала какие-то замечания. Она возвращала меня к слову, говорила, что я недооцениваю его значение, не делаю смысловых акцентов, хотя пою для русскоговорящего зрителя. Поэтому как бы ни была благозвучна мелодия и звучание, смысловая составляющая очень важна. Эта мамина мысль во мне проросла не сразу, уже во второй половине творческой жизни, а первая была посвящена поиску звукового благородства. 

Невероятно трогательны воспоминания о ваших семейных застольях с песнями.

Да, прелесть была в спонтанности и одновременно медитативности этого процесса. Когда становишься профессионалом тебе начинает не хватать именно той спонтанности, ведь ты не всегда поешь, когда хочешь. А в целом, если разобраться, обычные люди поют от сильных чувств, от радости. Пение, мне кажется, и возникло как потребность выразить весь спектр своих чувств, когда не хватает слов. В пении и музыке в целом человек выражал самые сокровенные эмоции, надежды. Песня родилась из любви и счастья.

Блаженный Августин же еще сказал, что «поет тот, кто любит»

Да, потом к любви и счастью добавились еще другие чувства. А танец, наверное, родился, из чувства победы. Я однажды осознал, что человек поет, когда счастлив, а танцует, когда побеждает. Наверное, это как-то так зародилось. Для меня так. 

Верите ли Вы в самородков, которые, будучи наделенными способностями, но без специального консерваторского образования, работают в труппах ведущих театров? Как Вы считаете, является ли образование обязательным условием для того, чтобы иметь право называться оперным певцом?

Если рассуждать в академическом классическом ключе, опере как о высшей ипостаси пения, то учиться вообще надо всю жизнь. И уж тем более перед выходом на большую сцену. Когда-то в Италии был знаменитый баритон Маттиа Баттистини. Его даже называли королем баритонов. Он свою учебу вокалу называл восьмилетней войной, а потом, ближе к концу своей карьеры, сказал, что певцу нужны две жизни: одна — чтобы учиться, а вторая – чтобы петь. Безусловно, нужно фундаментальное образование. Вокальная интуиция весьма ценна, но образование ей ни коем образом не помеха. В этом контексте нельзя не сказать о личности педагога. Мне в этом смысле очень повезло. У меня был замечательный педагог – Анатолий Михайлович Генералов — выдающийся драматический баритон, народный артист Республики Беларусь, ветеран Великой Отечественной войны. Он учился в Гнесинке у Геннадия Адена, который в свою очередь был учеником знаменитого итальянского баса и педагога Этторе Гандольфи. Так что можно с уверенностью сказать, что я являюсь прямым наследником итальянской школы.

А сейчас требуется педагог, который мог бы направлять и давать советы?

Ни в коем случае нельзя терять связи с реальностью. Я очень рад, что у нас есть Мариинский медиа, благодаря которому в медиатеке можно прийти и отсмотреть либо весь спектакль, либо какие-то его узловые сцены. Я прислушиваюсь ко всем, кто высказывает критические замечания, особенно если это профессионалы в профессии. К недоброжелателям в соцсетях я тоже прислушиваюсь, кстати. Я живой человек и болезненно реагирую на бесцеремонные комментарии, но всегда думаю: «А вдруг я и правда был в чем-то недостаточно убедителен, раз не всех смог зацепить?» Я к себе строг и хорошо знаю себя. Но с другой стороны, если рассуждать, что лучше меня самого меня никто не знает, то можно зайти в тупик, ведь мы служим зрителю (я убежден, что это именно служение). Поэтому я периодически читаю отзывы, чтобы попытаться понять, почему человек так прореагировал. Я уважаю такт и с ним конструктивная критика в доброжелательной манере воспринимается по-другому. Однако границы такта и интеллигентности ведомы не всем. 

К оперному спектаклю зрителю нужно специально готовиться? 

И да, и нет. Информация, прочитанная заранее, конечно, поможет более вдумчиво погрузиться в материал, но с другой стороны, если спектакль удачен во всех смыслах этого слова, создан талантливо, то он способен воздействовать на зрителя без специальной подготовки. Мое личное знакомство с оперой состоялось вообще через телевизор. Мы с мамой смотрели трансляцию оперы «Травиата» и я, маленький мальчик, вообще ничего о ней не знал. Помню, что Альфредо пел Пласидо Доминго, а Виолетту — Тереза Стратас. Были наверняка русские субтитры, но не уверен. На каком-то моменте произошло чудо, а чудо это – ощущение вовлеченности и сопричастности происходящему, сопереживание. Я погрузился в это особенное пространство настолько сильно, что этот неизгладимый эмоциональный эффект вызвал слезы. 

Что касается молодого поколения, то ситуацию с оперным театром нельзя пускать на самотек. Очень многие люди, если бы их не привели под белы рученьки, вряд ли сами бы пришли. Сейчас существуют отличные программы для школьников. Например, в Мариинском театре ученикам организовывают экскурсию, показывают, как работают различные цеха, могут подвести даже к репетиционной сцене, есть возможность поесть в театральной столовой, а в завершении всего будет уже сам спектакль. 

Елена Образцова в одном интервью сказала: «Для меня опера не была сложностью, я в опере прожила такие эмоции, которые в жизни никогда не проживала, поэтому очень рано стала мудрой. Я очень много разных жизней прожила на сцене». Можете ли сказать, что ускоренно взрослели, благодаря спетым партиям? 

Противоречивое высказывание. Сцена обогащает, ведь это особое измерение и оно действительно дает уникальную возможность прожить то, что в жизни вряд ли пережил бы. На сцене интересны все пограничные состояния, но не скажу, что очень полезно их проживать… это крайне энергозатратно и даже опасно. Но! Человека делают поистине взрослым потери близких людей.

Для Вашего личного звучания какое внутреннее состояние важно? Подъем? Эмоциональный мажор? Буря в личной жизни (в хорошем смысле)? Или наоборот вне театра надо как-то заземляться, вести размеренный и спокойный образ жизни, и только тогда произойдет восстановление и нормализация внутреннего тонкого мира?

Однозначно ответить не могу, но 100% ты не можешь все время жить на пороховой бочке. Был у меня эмоциональный период в жизни и я не хочу его повторения, так как он принес с собой ощущение нестабильности и неуверенности. На творчестве это сказывалось негативно. Что позволяет восстановиться? Расскажу. Мой певческий дебют, как я уже сказал, состоялся в пять лет в домашней обстановке, и вот примерно в этом же возрасте меня дедушка научил рыбачить. Пение и рыбалка с тех пор так и идут рука об руку. Хочу сказать, что рыбалка для певца – это очень правильное хобби. Многие спрашивают, как это я в промозглую погоду не боюсь рыбачить. Не боюсь, потому что не бывает плохой погоды, а бывает неправильная одежда. Регулярное нахождение на свежем воздухе закаляет организм. Молчаливое хобби сохраняет связки.

То есть во время рыбалки Вы не поете?

Для меня рыбалка – это энергетическая подпитка, ведь вода – это компьютер, особое информационно-энергетическое пространство, которое гармонизирует. Иногда бывает, что в голове невольно прокручиваются в автономном режиме какие-то эпизоды спектакля, части партий. Часто на рыбалку я выбираюсь после спектакля, когда, конечно, еще эмоции не смогли остыть. Вот там и нахожу успокоение. 

Тогда я хотела бы затронуть тему стресса, но не волнения перед выходом на сцену, а страха перед тем, что оперный артист носит свой «инструмент» в себе, в своем теле. В связи с этим ведь масса ограничений: боязнь простудиться, съесть что-то не то, нарушить режим. Артист получается всегда живет с оглядкой на эти ограничения, соответственно лишает себя многих радостей. В Вас этот страх живет?

Мы сейчас, наверное, коснулись, едва ли не самой важной темы. Когда мы говорим о получении вокального образования, помимо вокализов и распевок ты осознаешь, что «инструмент» внутри тебя зависит от очень многих вещей. Пока ты не научишься управлять всем, ты не поймешь, что такое вокальная школа. Голос – это отражение твоего физического и психологического здоровья. Он сильно зависит от тонкого эмоционального мира. Певец должен находиться в состоянии гармонии. Обязательно. 

Молодость голоса зависит от многих факторов: от общего состояния здоровья, гормонального статуса, образа жизни. Мы привыкли видеть на оперной сцене людей, так скажем, довольно корпулентных и особо не двигающихся. Вы же отличаетесь потрясающей физической формой и во многих спектаклях поражаешься, как можно нести такие физические нагрузки, сохранять богатую жестикуляцию и при этом петь прекрасно?

Я, слава Богу, не обзавелся машиной и много хожу пешком. Любительский спорт в моей жизни еще со школы присутствует. Без гантелей, велосипеда, турника я своей жизни не представляю. Каждый день мне нужно обязательно потренировать тело. Если по тем или иным причинам этого сделать не получается, то даже настроение портится. Я за активный образ жизни, чтобы и в 30 лет не превратиться в развалину, ведь все в организме взаимосвязано.

А что тогда самое сложное в профессии?

 Не пропустить свой пик, ведь хороша ложка к обеду. В силу разных причин не всегда организм находится на пике формы в нужное время и в нужном месте. Так вот усилием воли привести себя в нужный момент в требуемую форму – это и есть самое сложное, наверное. 

Согласны ли Вы с расхожей фразой, что актер может достоверно на сцене изобразить лишь те чувства, которые он испытывал в реальной жизни?

И да, и нет. Мне достаточно рано пришлось играть смерть.

А вообще Вы человек суеверный?

И да, и нет. Хотя верующий человек не должен быть суеверным. Русские вообще удивительным образом вобрали в себя языческое и христианское. 

Тогда напрашивается вопрос о мистическом и о приближенности к Богу. Нельзя отрицать, что артист способен творить магию здесь и сейчас, своим талантом менять настроение, мысли и эмоции людей. Будет лукавством сказать, что он не чувствует своей сопричастности божественному. Пусть на час, но не ощущает себя всемогущим и исключительным. 

Мой педагог говорил: «Бывало, иду на работу… кто-то уныло тащит бумаги в портфеле, милиционер на углу стоит, где-то вдалеке подметают, а я иду … петь. И такое охватывает счастье и ощущение избранности!» Это ведь особый духовный опыт, который ты проживаешь. Конечно, элемент гордыни и тщеславия есть, но я каюсь в этом. Главное в актерской профессии – это понимание той духовной ипостаси, благодаря которой ты связываешься  со зрителем. Ради этой сопричастности все и происходит. Поэтому я и считаю, что наша профессия сродни религиозному служению. Служение в театре – это и духовное служение, и служение, подобное службе в армии. Ф.И. Шаляпин называл спектакль пожаром и это он тонко подметил. Помимо того, что спектакль – это огромный стресс, так сама роль бывает очень тяжело дается, и партию ты учишь через преодоление. Пример мне сразу приходит в голову: пел я Гумберта в «Лолите». Размеренно эту партию можно учить где-то год и то без каких-либо гарантий (это если в день по уроку). Мне пришлось ее выучить менее, чем за два месяца. Плюс в эти два месяца был текущий репертуар, гастроли. Такие перегрузки потом закончились скорой помощью. Так что в нашей службе есть свой героизм. 

Если позволите, на «Лолите» чуть подробнее остановимся, ведь этот спектакль уже долго не показывали. Тем интереснее из первых уст узнать «закулисье» постановки. 

Что можно сказать про мою роль Гумберта в «Лолите»? Она патологическая, но в то же время ведет к искуплению и покаянию и, надеюсь, к прощению. Эта роль меня именно этим и привлекла. Актерски сложно показать не только патологию, но и приблизиться к духовности, о которой мы упомянули. Именно духовность венчает нашу профессию, я уверен. Самым главным было для меня показать, что патологические состояния – это всего лишь проходные стадии, которые переживает душа, главное – к чему она пришла в конце. А душа в контексте «Лолиты» пришла к смирению, покаянию, любви и в итоге… к Богу. Роль Гумберта крайне интересна и очень жаль, что сейчас постановка снята с репертуара (прим. 27 декабря 2024, спустя три года отсутствия в афише, спектакль «Лолита» был показан на новой сцене Мариинского театра, где Гумберта исполнял Владимир Мороз, а Лолиту — Пелагея Куренная). В герое произошла серьезная трансформация и именно эта трансформация делает образ интересным. Для меня вообще смысл жизнь заключается в пути, который проходит душа. 

То есть мы можем надеяться на прощение для Гумберта? Бог же всепрощающ?

Можем. При искреннем покаянии мы можем надеяться, что душа будет принята и прощена. Я вообще считаю этот спектакль удачным. Очень сложным, но интересным. Нельзя сказать однозначно, что это опера. Это все же драматический спектакль. Да, он сложен для восприятия, но если думать о музыке, которая должна выражать патологические состояния, то атональная музыка Родиона Щедрина удивительным образом попала в них. Наверное, не случайно мы тут сакцентировали внимание на этой работе. Эта роль очень отличается от других. 

А приходилось отказываться от партий?

Менее всего мне интересно петь традиционные партии а ля баритон из всем известных опер. Не буду их называть, дабы не оскорблять композиторов и оперные хиты. Я считаю так: если театр полагает, что в некоем материале нужно задействовать меня и я принесу своей работой пользу, то какие могут быть вопросы? Но от чего-то я все же, помню, отказывался. 

Для Вас дело, которым Вы занимаетесь, — это работа или больше удовольствие?

Симбиоз все же. Без удовольствия это превратится в рутину, но и чисто удовольствием это быть не может. Надо вкладываться, работать, блюсти режим, уметь правильно нагрузить себя и отдохнуть. Связки тоже нужно нагружать, хотя они у взрослого мужчины размером с половину спички. Вроде, такой невидимый маленький орган у человека, а какие звуки можно с помощью него издавать! Пробивать оркестровую ткань. 

Провокационный, возможно, вопрос. Можете ли Вы назвать труппу, которая по праву может считаться топовой сегодня? Может быть, не номер один, но занимающей лидирующие позиции? 

На западе сейчас политика устроена таким образом, что контрактная система предполагает постоянное кочевание творческих сил из театра в театр. Чтобы театр сегодня был репертуарным и мог удержать какую-то постоянную труппу? Если честно, то я такого себе  не могу представить. Поэтому можно только восхититься тем, что есть такой Мариинский театр, где существует труппа, которая исполняет колоссальный по своему разнообразию и сложности репертуар. Объективно я не знаю ни одного театра в мире, кто на такое способен.

Вам лестно сравнение с кем-то? Как часто Вас сравнивали с известными мастерами оперного искусства?

Я помню, поначалу были сравнения с Хворостовским и Лейферкусом, но видите, в чем дело… Будучи сравниваемым с кем-то, ты неизбежно находишься в тени этого человека.

Очень хотела бы отдельную главу в нашем интервью посвятить «Евгению Онегину». Ею и завершить. Я искренне считаю Вас главным Онегиным Мариинской сцены. Кто не имел возможности посмотреть спектакль в постановке Ю.Х. Темирканова, настоятельно рекомендую это сделать. Знаю, и для Вас эта партия особенная. 

Дебютировал я в партии Онегина 22 июня 1997 года и было мне 22 года. Для дебюта это не совсем правильная роль. Да, при жизни П.И. Чайковского премьера оперы вообще состоялась силами студентов, но все же. Партия главного героя очень сложная. Все молодые баритоны, которые за нее берутся, как правило, мало интересны как актеры. Я не был исключением и, наверное, с 2012 года (15 лет исполнения Онегина) начался мой новый период в понимании этого характера. В тот год я еще участвовал в шаляпинском фестивале, кстати. Хочется надеяться, что с той переломной даты я стал более интересен. 

Не секрет, что Онегин меняется вместе с нами. В 15 лет он для тебя один, в 30 ты видишь в этом молодом человеке совершенно другие черты, о которых и помыслить не мог в очень юном возрасте. Недавно вышел новый фильм и побудил меня снова перечитать роман. Так вот сейчас Евгения Онегина я вижу как уставшего, апатичного, страдающего меланхолией человека, который на изломе своих душевных сил не понимает, где и чем наполнить свою опустошенную душу. В фильме, кстати, очень точно поймано это его состояние. Когда Онегин с Ленским играют в бильярд и Онегин подтрунивает над женитьбой друга на Ольге, Ленский спрашивает, не над ним ли он смеется. На что Онегин отвечает: «Не над тобой, а над жизнью и скудной ее фантазией». Ваш Онегин какой?

Онегин – типаж того общества, где по сути не нужно ничего достигать. Конечно, он эгоист, далеко не глуп, но и не лишен духовности. Он рожден духовным, однако само общество его портит. Человек он проницательный. Наверное, такой, если вкратце. 

Продолжительность оперного спектакля небольшая, а партия Онегина так вообще по времени суммарно минут 50. Это очень мало и моя главная проблема в эти 50 минут успеть донести смысл. Приведу один из примеров. Вот выходишь ты на эту арию знаменитую «Вы мне писали», а ведь за кадром остается все то, что этому монологу предшествует: как Онегин читал письмо Татьяны, что чувствовал. Ввиду этого временного ограничения я ищу любые зацепки, чтобы насколько только это возможно, продлить на сцене рамки жизни моего Онегина. В темиркановском спектакле я ухожу позже, чем это изначально поставлено Юрием Хатуевичем (да простит он меня). Мне кажется важным задержаться возле Татьяны и поймать этот взгляд во время ларинского вечера. Этот ее взгляд для меня много значит. Он дает понять, что потом, спустя какое-то время, любовь возникнет не на пустом месте. 

А Вы верите, что любовь возникла?

Конечно. Это однозначно любовь, а не мужской эгоизм и гордыня (это если мы про моего Онегина говорим). Эта любовь пришла на место боли. В моем представлении убить Ленского – это все равно что убить ребенка. По чистоте души Ленский в свои 18 лет был ребенком. Это жестоко, но если бы не было дуэли, вряд ли Онегин открыл в себе способность к духовной жизни. Она зашла бы в неминуемый тупик, в вялую, мрачную, нескончаемую тоску. Однако через убийство в нем духовная жизнь как раз началась, и в значительной степени он перестал быть эгоистом. В нем поселилась огромная боль и он ведь не просто так схватился за эту любовь как за соломинку. Он ею хотел вытеснить боль, от которой он устал и не мог избавиться. 

Почему он тогда не был к этому готов?

Во-первых, в отрочестве, благодаря прочитанным книгам, он сформировал свои представления и духовные потребности, и в Петербурге просто не нашлось той женщины, которая могла им соответствовать, которой он смог бы подарить свою душу. Осознание того, что мир несовершенен, пришло к нему довольно рано. Онегин, человек, не лишенный цинизма и юмора, закрыл свою истинную сущность ото всех и обзавелся защитной функцией. Высокое общество, где он вращался, на самом деле порочно и в чем-то даже примитивно. Оно ему понятно и, кстати, комфортно. Он находил там чувственные развлечения и свою правду жизни. Правды в любви он в столице не нашел и уже на этапе, когда перешел на сторону цинизма, когда жизнь тихо шла в своем бессмысленном русле, он получает известие от дяди, встречает Ленского и как следствие – Татьяну. 

Почему он сблизился с Ленским, как Вам кажется?

Потому что в душе он такой же поэт, способный любить. Да, несмотря на разочарованность в жизни, он замаскировал свою способность чувствовать, но она не ушла бесследно. Он мог по-прежнему оценить чистоту и наивность других. Интересно получается иногда, что в одном человеке могут сочетаться и наивность, и глубина. Парадокс ведь! Для меня Ленский как раз такой персонаж. Глубина и искренность его чувства очень велика при его наивности при этом. Эту способность глубоко и искренне чувствовать и оценил Онегин, потому что тоже был способен так чувствовать когда-то. И в Ленском, и в Татьяне он увидел себя. 

В Петербурге он не нашел достойную барышню, разочаровался, так что же его испугало, когда он наконец встречает тонко чувствующую Татьяну, да еще и получает письмо-признание?

На тот момент он был не способен на любовь, более того, он перестал верить, что она в принципе есть. Ну и самое важное — он понял, как это чувство родилось у Татьяны — «душа ждала кого-нибудь». Татьяна идеализирует его, и Онегин понимает, что на его месте по сути мог бы оказаться любой другой мужчина. Он симпатизировал ей, очень жалел, что уже не такой, как она, что видит эту жизнь насквозь. Юности присуща способность полюбить искренне и наивно. Однако, я думаю, что у Татьяны было две любви: Онегин и Гремин. Просто чувства эти разные. Татьяна по своей сути очень гармоничное существо, Онегин же лишен гармонии ввиду проницательности ума. 

Вы любите своего героя, сопереживаете, где-то выступаете его адвокатом. Это очень чувствуется.

А как может быть иначе, если человек способен к перерождению? 

В этот юбилейный для себя год что Вы могли бы себе пожелать?

Сейчас, достигнув зрелости, я понимаю, что важнее всего быть самим собой, найти свое прочтение оперных партий. Отрадно понимать, что многие роли у меня получились на достойном уровне. Мне хочется сделать что-то еще. Знаю, какие роли еще хочу исполнить. Дай Бог пожить, побороться, почувствовать и смочь. 

Владимир, спасибо большое за открытость, уделенное время, доверие. Отдельная благодарность Вам за сохранение в себе интеллигентности, мужественности, благородства и такта! Осознаю, что много важных тем мы не затронули, хотя интервью получилось объемным. В частности мы не поговорили о Вашей уникальной способности быть убедительным и в драматических, и в комических ролях, не коснулись темы гастролей и работы с иностранными постановщиками. Что-то мне подсказывает, что случится однажды и вторая часть. Если Вы не против, конечно.

Конечно, не против. Мне кажется, будет интересно сделать акцент на комических и характерных ролях, рассказать и о Фигаро, и о Таддео, и о майоре Ковалеве. Последний так вообще достоин подробного изучения! Так что – до скорых встреч!